НЕ ОСТАНУСЬ В КОМСОМОЛЕ…
КАК МЕНЯ ИСКЛЮЧАЛИ ИЗ ВСЕРОССИЙСКОГО
ЛЕНИНСКОГО КОММУНИСТИЧЕСКОГО СОЮЗА МОЛОДЕЖИ
Два рассказа
На стыке 73-го и 74-го годов, я добровольно покинул иняз - Факультет иностранных языков Якутского госуниверситета: «Чао, бамбино, сорри!» Ушёл по-английски. Куда-то нужно было приткнуться. Подался в Якутский драмтеатр рабочим сцены.
БЫЛ МЕСЯЦ МАЙ
Блеск ирреальных красок. Пыль колосников. Вихрь мечущихся теней серпантина. Музыка правильной русской речи, жестов и взглядов. Походы в буфет за выпивкой. Картёжная игра в каптерке. Ненормированный рабочий день. Ночные авралы. Режиссёры Афицинский и Диненберг. Художник Леночка Шапиро с мамашей. Труппа удивительных актеров - от величественной Нины Константиновой до очаровательной Александры Антюховой. Репертуар 1974 года: «Сказка зимней ночи», «Малыш и Карлсон», «Изобретательная влюбленная», «Гроза», «Дядюшкин сон», «Маскарад», концерты Маргариты Суворовой и «Самоцветов». Нищенское существование актёров. Администратор театра товарищ Ломако, всегда охочий орать на вечно пьяного актера Кудашкина. В мире лицедейства, в ворохе творческого бардака, декораций, аврала жили симпатичные люди. Всё это как-то контрастировало с серостью повседневных буден, усугубляющимся маразмом политического режима. Проработал в театре полгода. Была весна, был май. В 6.30 часов начинался спектакль. Немного бичеватый, обросший под «Битлз», я неинтеллигентно сидел прямо на столе и пил из горла бутылки «Портвейн-33». Незнакомый мужской голос спрашивал вахтера, как найти Виктора Скрипина.
«ЯЩИК ПРОСЬБ И ПОЖЕЛАНИЙ»
Мы вышли на крыльцо чёрного хода. Незнакомец показал удостоверение сотрудника КГБ, полюбопытствовал: «Вам понятно, по какому поводу вас приглашают?» - «Понятия не имею», - честно соврал я и попытался отретироваться в каптерку. Чекист нервно вцепился мне за локоть: «Ты куда-а-а!? А ну, пра-а-а-йдем!». Пришлось объяснить: «Мне нужно одеть плащ!» Как бы устыдившись порыва, он терпеливо ждал у чёрного входа. Вышли на проспект Ленина. Сели в чёрную «Волгу». На заднем сиденье - два бугая по обе руки. Сопровождающий - рядом с водителем. Он расслабленно повернулся, весело произнес: «Ну что, влип? Предупреждаю, парень, из карманов ничего не вынимать. Сиди смирно. Дёрнешься - наденем наручники! Понял?».
Я и не думал дёргаться. Гэбэшники жизнерадостно заржали. С ужасом вспомнил: в кармане моих дранных джинсов, находился рукописный фрагмент из эссе Александра Солженицына «Жить не по лжи»: «И куда только не тянут нас. И судят, кого хотят, и здоровых загоняют в умалишенные. Уже всеобщая духовная гибель насунулась на всех нас, и физическая вот-вот запылает. А мы бессильны. Мы ничего не можем…». -Идиот! Можно было спокойно уничтожить улику, когда ходил за плащом… Что делать?
Вход в здание КГБ в г. Якутске был со стороны улицы Чекистов (нвне ул. Чиряева). Предбанник. Провожатые почти ласково плюхнули меня на диван, оставив под присмотром дежурного офицера. Сидел и думал об одном: как уничтожить улику. Вот уж точно влип. Мысль лихорадочно работала. Пошарил глазами в надежде незаметно вбросить четыре клочка бумаги с мелким убористым почерком. Почерк (вновь улика!) принадлежал именно мне… Деревянные стулья. Стол дежурного с телефонами, на противоположной стороне, там где сидел я - помпезная с золочённым гербом СССР урна с табличкой «Ящик просьб и пожеланий трудящихся» - утеха для кляузников. Что же делать? Можно проглотить бумагу, воспользоваться опытом дореволюционных эсдеков и кадетов. Чёрта с два! Во рту пересохло. Так мы и сидели, скучающий офицер и я, с каменным лицом.
Дверь на улицу была распахнута. Старлей на моё счастье был курякой. Он встал, медленно прошёлся туда-суда. Подошёл к двери, закурил, лениво наблюдая за движением транспорта и пешеходов. Это шанс! По крайней мере, можно незаметно извлечь рукопись из кармана. Внимательно косясь на спину дежурного, лихорадочно рвал её на мелкие кусочки. Зажал крошево в левый клак. Что дальше? Везде - казенная казарменная чистота. Оставалось одно: сплавить огрызки в узкую щель «Ящика пожеланий». Проюлозив на край дивана, украдкой переместился к заветной цели и отправил в щель огрызки. Так сказать, привет чекистам, стукачам и сексотам от А.И.Солженицына. Вернулся на исходную позицию, в центр дивана. Принял невозмутимый вид. А сам думал: «Где же мы прокололись? Прослушка, секретная телефония?»
ДОПРОС
В подобных охранительных учреждениях ничего не меняется. Впоследствии, вчитываясь в повесть Анатолия Жигулина «Чёрные Камни», я был поражён сходством деталей. Как и его, меня повели на второй этаж, далее - на право по коридору, с левой стороны - кабинет следователя. Зарешёченное окно. У входа - табуретка, намертво прибитая к полу. С правой стороны - сейф, стол, телефон, печатная машинка, старенький магнитофон. Впрочем, времена были не те: то, что у колымского узника А. Жигулина произошло в виде трагедии, у меня - в виде лёгкого испуга, почти фарса.
Дело вёл следователь по особо важным делам майор КГБ Валентин Николаевич М., и бригада сотрудников в штатском. Чекисты то входили в кабинет, то выходили, то ласково и вкрадчиво увещевали, то дружно обрушивались на меня разом: методика интенсивного перекрестного допроса. Допрос длился с шести вечера до часу ночи. Задавались зловещие вопросы: «Как называется ваша организация?», «Каковы её цели и задачи?», «Действительно ли планировались теракты в Якутске?», «Сколько человек в вашей конспиративной антисоветской террористической организации?», «Кто руководитель», «Фамилии членов», «Какие материалы, от кого и когда получали?», «Кому и что передавали?» «Зачем понадобился доступ к огнестрельному оружию и взрывчатым веществам?», «Вы утверждаете, никакой организации не существует, а если вам скажут точную цифру - 250 человек! - будете давать правдивые показания?», «Назовите представителей в районах, «Чистосердечное признание учитывается на суде, подумайте, молодой человек, у вас же вся жизнь впереди». «Вы комсомолец?», «Фу, вот видите, как нехорошо!»
Андрея Р., моего «подельника» взяли раньше меня. Изъяли во время обыска магнитозапись передач «Голос Америки» и «Радио Свобода». У меня - тетрадь штудий по латыни вперемежку с конспектами «Немецкой волны». По поводу конспектов. Следователь впился глазами в текст. С надеждой, спросил: «Шифровка?» Пришлось огорчить: увы, таблица латинских падежей: nominativus, dativus, ablatibus и т.д. Недостаточное основание для определения состава преступления. Ан нет, тетрадку присовокупили в качестве улики. Доверяй, но проверяй:
Неприятная вещь. Каждый отвечает за себя, но зачем трепать нервы другим? Человек не существует в безвоздушном пространстве, он с кем-то общается. В КГБ профилактически стали вызывать наших с Андреем Р. родственников и всех, с кем мы так или иначе общались, соприкасались по жизни. Школа. Университет. Театр. Десятки случайных людей. Анекдотический случай: бедный Коля Попов, монтировщик сцены Русского драмтеатра. На допросе, да ещё с похмелья, он так волновался, что забыл, как пишется буква «ж». Я упорно отвергал наличие какой-либо «террористической» и «антисоветской» группы, но не мог отрицать круг непосредственного общения, который хорошо был известен следователям. Оставалось подтверждать: «Да, конечно, знаком. Нет, никакой антисоветчины». Родственников таскали на собеседования. Машина дознания крутилась. Но крутилась вхолостую: не вытанцовывался разветвлённый заговор против власти. В ЯФАНе провели объединённое партсобрание институтов, заклеймив моих родителей, членов КПСС, записав моим родителям строгий выговор в учётные карточки. Директор Института геологии, в котором работала мать, потребовал немедленного её исключения из партии, т.к. она воспитала «ярого антисоветчика» и почему то - «фашиста». В ряде городских организаций по линии партпроса провели лекции. В качестве примера приводили двух молодых «антисоветчиков», поддавшихся буржуазной пропаганде.
ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ КОМСОМОЛА
Далее наступила томительная неизвестность. Вроде бы процесс дознания исчерпал возможности, но подписка о невыезде сохраняла силу. Нужно было подвести черту. И её подвели. Повестку из Якутского обкома ВЛКСМ принесли под расписку. Комсомольский посланец особо оговорил, что моя неявка исключена, иначе уголовное дело не будет закрыто. Накануне мероприятия раздался телефонный звонок. Мне напомнили о добровольно-принудительной встрече, рекомендовали непременно захватить свой комсомольский билет. Процедура была обставлена торжественно и, очевидно, шла по установленному сценарию. В президиуме сидели какие-то люди. Вглядывался в наглые, заплывшие от жира, самодовольные, рожи комсомольских аппаратчиков. Многие были незнакомы мне. Подумалось, вод ведь ряхи, они будут исключать меня из комсомола. Впрочем, если по-честному, исключение воспринималось как индульгенция, подарок судьбы, праздник. Нас можно и нужно было судить: мы собирались вынести «смертный приговор» первому секретарю ЯО КПСС и военному коменданту города Якутска. Правда, символически (об этом КГБ не знало, как не знало многое другое…).
Самый главный босс - тот молодой самоуверенный парнишка, который важно сидел в центре и выполнял функцию главного «диспетчера», был Алеша Томтосов - первый секретарь ЯО ВЛКСМ. Впоследствии мэр Якутска, российский министр народов и реальный претендент на пост Президента Якутии в 2001 году. Из приглашённых на экзекуции присутствовали университетчики, наши девочки с английского отделения иняза, куратор и преподаватель английского, блистательная Мэри - жена Захара Ионовича Фёдорова (философа-«антисоветчика», исключённого в 60-х годах из комсомола и аспирантуры ЛГУ за неопозитивистские воззрения и связь с американцами), господин Михеев, директор нашей «обкомовской» средней школы №8.
После запланированных выступлений, дали слово нам с Андреем Р., чтобы мы подтвердили свои прегрешения. «Дразнить гусей» было бессмысленно. На самом деле мы не являлись диссидентами. У нас не было той одержимости, фанатической готовности пострадать за убеждения, во что бы то ни стало отстаивать какую бы то ни было точку зрения, позицию, ради которой можно самоотверженно идти на голгофу, на плаху поруганной чести и совести. Героика мученичества не прельщала. Нам, щенкам, было всего по 17-18 лет. Мы не желали страдать неизвестно за что. Интересен сам процесс осознания происходящих в стране и за её пределами событий политической, экономической и культурной жизни. Умные, высокопрофессиональные, аналитические обзоры антисоветских радиоголосов («Голос Америки», «Радио Свобода», «Немецкая Волна») импонировали, заставляли думать.
POST SCRIPTUM
Впоследствии, когда я работал в Аналитическом центре при Президенте Республики Саха (Якутия), лишний раз пришлось убедиться в этом: я получал для служебного пользования из особого отдела (ДСП) Дома Правительства электронные сводки всех «вражеских» радиоголосов через Федеральное агентство правительственной связи и информации. Эти материалы, которые мне давал Олег Бубякин (впоследствии - директор гостиницы «Тыгын Дархан») были существенным подспорьем в работе.
Кстати, первая аналитическая записка, которую мне поручили подготовить для Президента Якутии М.Е. Николаева, накануне октябрьских событий 1993 года (когда расстреливали из танков Белый дом в Москве) - против советской власти. Вот ведь ирония судьбы… Сперва чуть не посадили «за антисоветскую клевету и пропаганду», потом - просили выдать что-нибудь антисоветское.
Алексей Томтосов смотрел на удавом (таковы были правила игры, хотя вряд ли он имел что-то против нас). Предложил сдать комсомольские билеты. Мой билет находился у комсорга театра, актрисы Ольги Токаревой, она уехала с труппой на гастроли в Алдан. Андрей Р. встал, снял корочку с билета и передал заветную книжку в президиум. Томтосов спросил: «А зачем тебе корочка? Тебе она больше не понадобится!». «Пригодится», - ответил Андрей… Потом Андрей уехал в Ленинград. Преподавал английский в ЛГУ, один из первых в годы перестройки основал кооператив по изучению иностранных языков, работал в международном отделе одной режимной практической организации, встречался с американским президентом Джимми Карьером, советником по национальной безопасности США Збигневым Бжезинским, израильским деятелем Натаном Щеранским (бывшим советским диссидентом) и Саддамом Хуссейном (экс-президент Ирана).
Попытка поступления на философский факультет МГУ у меня не увенчалась успехом. Огромный конкурс, да ещё не комсомолец. Чистое ребячество было соваться в столь идеологизированное пекло. Мы основательно накачались самогоном в общаге философского факультета - что напротив кинотеатра «Балатон». В Домодедово в Якутск меня провожал Володя Лутовинов, тоже не прошедший по конкурсу, - впоследствии выпускник журфака МГУ, один из первых капитанов команды «Что, где, когда?».
[«Виктория Пресс», №6 от 11.02.2000г.].
ВОСПОМИНАНИЯ РЕКРУТА: «НЕПОБЕДИМАЯ И ЛЕГЕНДАРНАЯ»
Армия всё спишет. Осень. 1974 год. Забайкальский военный округ. Поначалу попав на станцию Атамановка в военную школу поваров, не зная главной солдатской заповеди «подальше от начальства - поближе к кухне», по наивности, я напросился в линейные войска, в инфантерию, пехоту то бишь. Тянул лямку двухгодичной срочной службы. Сперва - старшим стрелком, потом - гранатометчиком, так и не став поваром.
ПОРТ-АРТУРСКИЙ ПОЛК
Станция Даурия - военная база близ китайско-монгольской границы. 9-я мотострелковая рота. Ранее исключённый из комсомола, я из чувства противоречия опять в этой организации. Более того, комсорг роты гвардейского Порт-Артурского орденов Кутузова 1-й степени и Богдана Хмельницкого 2-й степени полка и внештатный корреспондент местной милитаристской газетёнки «На боевом посту». Как секретарь, был обязан проводить комсомольские собрания. Нет уж, дудки. Мы с замполитом в преступном сговоре: сочиняю ему липовые протоколы - он отчитывается в штабе. Полк особый, «идеологический»: сам генсек ЦК КПСС, тов. Леонид Ильич Брежнев, будь он неладен, написал письмо. Все вооруженные силы Советского Союза равняются на образцово-показательный Порт-Артурский полк - символ ратного труда, побед и свершений. Наш полк - инициатор всеармейского социалистического соревнования. Спрашно подумать… А посему, невероятно прожорлив: за месяц потреблял солярки, бензина, боеприпасов не меньше обычной дивизии - издержки на общероссийскую показуху. Самая лучшая техника - у нас. Самое новейшее оружие - у нас. Самые крутые командиры - у нас.
КОМБАТ ИЗ ДИСБАТА
В унисон поёт труба писклявой глотке дня. Чтоб служба мёдом не казалась, нам подобрали комбата соответствующего: бывший командир дисциплинарного батальона из Советской Гавани, подполковник Алгидрас Генерико Пилипонис. В дисбате иные порядки. Там казарменная традиция усугублялась зэковской: «фифтель» (бесправный салага), «нифтель» (борзеющий, как фраер, молодой), «поддубок» (приблатнённый наглец-черпак) и «дуб» (справедливый дед) - такова хронологическая ритмика дисбатовской иерархии в переводе на обычную, армейскую. Видимо, после сурового дисбата, нашему новому комбату казались армейские нравы недопустимой анархией, апофеозом расхлябанности. Выдающийся энтузиаст трёхэтажного мата, он энергично стремился превратить нас в настоящих бойцов, взматерелых дубов. Формально отрицая традиции дедовщины, мог запросто заставить дембелящихся дедков драить сортир, носить парашу, вызывая лишь ненависть старослужащих.
Перед ним, Алгидрасом Генерико Пилипонисом, робел и офицерский состав нашего полка. Излюбленный «конёк» - групповые экзекуции в виде марш-бросков с полной боевой выкладкой: главное для мотострелка - это кроссовая подготовка. От зоркого комбатовского ока не ускользало ни одно прегрешение. Неукоснительно, в любой час дня и ночи наступало возмездие: не намастичены полы, брошен окурок, кто-то ушёл в самоволку? - расплата одна: марш-бросок.
Вспоминается жаркий июль 1995 г. Бегали «хоронить бычок», обнаруженный комбатом в красном уголке под гипсовым бюстом Ленина. Несносная тридцатиградусная жара. Бежим в противогазах. Рота - единый организм. Она должна осуществлять манёвр, несмотря ни на что. Хорошо, когда знаешь исход: можно распределить силы. А если «запустили на вечную орбиту» по кольцевому маршруту? Это изматывает, т.к. не ведаешь, когда прекратится мучение. Древко сапёрной лопатки, как метроном, ритмично колотит тебя по правой ягодице, задавая ритмику бега. Плох тот боец, который выдохся и упал. Скверен тот пулеметчик, который не может тащить пулемет. Ничтожен тот сержант, который в прострации бега не заметил, что у него с плеча соскользнул автомат, оказался втоптанным сотней сапог в дорожную пыль. Недопустима остановка. Падший да восстанет. Ему помогут: кто не уже может бежать, того несут: у «чморика» отбирают оружие, ставят впереди роты, подхватывают с обеих сторон за руки, гонят на пинках. На самом деле, для роты такая заминка - великое облегчение. Движение замедляется, можно перевести дух. Бывали случаи, когда падали старослужащие, что недопустимо, ибо нельзя ронять авторитет перед молодыми. Остаётся одно: взаимовыручка. Правило одно: не можешь - научим, не хочешь - заставим, сделаем тебя тонким, звонким и прозрачным, ибо то, что не дойдет через голову, дойдёт через ноги. Жёстоко, но справедливо. Умри, но выполни задачу. Именно так воспитывали нас - простых солдат Советской армии, призванной побеждать любой ценой и не смотря ни на что.
АТАКА: ПЕРВЫЙ РУБЕЖ
Бздительная советская пропаганда: «Бойцы! Китай может напасть в любой момент. Это враг номер один! Ваша задача - первыми принять удар противника. Наша доктрина - оборонительная. Вот почему мы всегда будем отрабатывать упражнение «рота в наступлении», «полк в наступлении», «батальон в наступлении», «дивизия в наступлении», «армия в наступлении».
Визгливый рык дневального: «Рота-а-а па-а-адьём. Тревога!». Противно мигает сигнальная лампочка в казарме, издавая режущие по нервам звуки. Сонная девятая мотострелковая рота строится, изрыгая маты и проклятия. Потом получает оружие из ружкамеры.
|
Вечные полковые, дивизионные и армейские учения: «Сопка ваша - сопка наша». БМП - «братская могила пехоты». Команды: «К машине!», «К бою!». На первом рубеже - гранатный огонь. Мой напарник, пулемётчик Шахид Тагы-оглы Тагыев из Шекинского района солнечного Азербайджана. Мы идём в цепи походкой мотострелка, т.е. почти бежим. Мы мрачно смотрим на поднимающиеся цели. Мы готовы любого разорвать и уничтожить всё на своём пути. Мы - непреодолимая сила. У моего левофлангового - Шахида-оглы гранатофобия (ранее получил осколочное ранение от гранаты). Я - левша. Зная об этом, он всё-таки каждый раз ноет: «Ви-и-ктар, какога хрэна? Хочэш мэня убит? Так тэбя и раз так. Прашу тэбя, как чилавэка: нэ брасай!».
Я достаю противопехотную гранату из подсумка и выдёргиваю чеку: «Да пошёл ты!» - огрызаюсь я на горестные увещевания Шахида. После команды «гранатный огонь», идёт отмашка сигнальными флажками: «вперёд». Противогаз, (миль пардон) - на яйца (дабы не лишиться наследства). Каску - на нос. Глаза - по чайнику. Ещё бы: время как бы останавливается. Противопехотная граната-дура медленно катится по земле, подскакивает, не торопится взрываться. Добрая сотня глоток, разявив «хлебоприёмники», дружно вопит идиотское «ура», атакуя самодвижущиеся контуры мишеней. Ты бежишь зигзагами (надо бежать или делать вид, что бежишь). И действительно: когда же эта мерзкая штука взорвётся? Нет более восхитительного зрелища, когда гранаты взрываются по всей линии атакующей цепи. Тобою овладевает восторг и жажда уничтожения. Инстинкт самосохранения притупляется. Ты - частица единого механизма, монолитной лавины, которая призвана побеждать или умереть. Атака!
АТАКА: ВТОРОЙ РУБЕЖ
Танковый дивизион всегда впереди. Боевые машины пехоты - всегда позади. Пехотинцы, растянувшиеся в боевую цепь (интервал 6-7 метров) - всегда посередине. Такова незатейливая схема атаки. Пехота должна поддерживать танки, которые гасят крупные огневые точки. Поди ж догони. Газанут - и ку-ку - привет. А ты бежишь и бежишь, высунув язык на плечо. Ты становишься зверем. Язык твой изрыгает непечатные слова, если хватает дыхалки. Какой там прицельный огонь? Обычно, стреляют «по стволу». Шепчут пулеметы, трещат автоматы. Летят трассера в ночную даль на фоне звёздного неба. Гукает автоматическая пушка «Гром». Это «мирнинец» (из г. Мирного ЯАССР) Александр Малышев хладнокровно шмаляет поверх наших голов из башни наводчика-оператора БМП. В Божий свет, как в копеечку. Всё мимо и мимо. Хорошо ему: сидит жопой в кресле. Нажимает на кнопку штурвала. Автоматчики всматриваются, подбегают к мишеням. Что-то мало попаданий? Ротный отводит глаза, как бы не замечая. Шомполом быстренько протыкаешь контур (жалко патронов) - и бежишь дальше. На втором рубеже (наш взвод - в боевом походном охранении и, соответственно, выдвинулся вперед). Какие-то идиоты, кажется, взвод управления, с левого фланга лупят трассерами по нам же. Ничего себе шуточки. Уткнулись малодушно мордами в снег. Ждём. Летёха Коля Высоцкий насилует рацию, матюгается. Кажется, никто его не слышит в эфире. Рация - дерьмо. Как и всё на свете - дерьмо. «В линию взводных колонн!». Какое там «в линию взводных колонн»? Кто на карачках, кто гуськом, перебежками проворно драпаем к БМП. Замок люка заело: поляк Генрих Адамин лупит прикладом пулемёта по рукоятке десантного люка БМП (рукоятка - дерьмо!), чтобы всем укрыться под успокоительной бронёй десанта. За штурвалом - механик-водитель Вельплер из Риги. Он мастерски ведёт машину. Почти вслепую: люк задраен по-боевому, а в щель триплекса, что увидишь? Взводный корректирует: «правое плечо», «левое плечо», стоп. Машина замирает. Залп из пушчёнки. Звякает гильза. Пороховые газы проникают в десант. Машина трогается с места. Пол оборота направо - стреляет десант с левого борта. Пол оборота налево - стреляет правый борт. Трещат АКМы и ПКаэсы сквозь глазницы брони.
АТАКА: ТРЕТИЙ РУБЕЖ
На последнем рубеже спешиваемся в боевую линию. Первую скрипку задают ручные противотанковые гранатомёты и ПТУРСы (противотанковые управляемые снаряды). Гаубицы не в счёт: они лупят куда-то за линию горизонта. Там - месиво огня. Всматриваюсь через оптический прицел РПГ-7. Должен подняться контур «танка». Не вижу ничего. Протираю пальцем оптику. Где-то вдали сиротливо маячит огонёк. Наверное, автоматчики «погасили» подцветку: уконтропопили все электрические лампочки. Надо бы пальнуть острастки ради. В гранатомётном подсумке за спиной ещё два «выстрела». Стреляю с колена по неопознанной цели. Удар звуковой волны безжалостно бьёт по правому уху и - реактивная болванка, выблевав пороховой заряд, раскрыв «люминевый» стабилизатор, неподражаемой кометой лениво поднимается в небеса и, по закону подлости, поражает цель. Рикошетит огненной спиралью под углом 45 градусов.
О, нет, только не это… Фосфорицирующее вещество (граната не боевая) освещает настоящий советский танк. Я стрелял по габаритному огню. Прямое попадание под башню танка! Оскорбленная махина от неожиданности остановилась (наверное, экипаж слегка контужен и кроет матом всю пехоту). Оклемавшись от потрясения и пукнув клубком дыма, танк уныло пополз дальше. Вот тут-то и поднялись настоящие мишени. Бойко отстрелялся «за молоко».
РАЗБОР УЧЕНИЙ
На разборе учений «полкач» объявил мне трое суток арестования на гарнизонной гауптвахте за стрельбу по боевому танку и благодарность за то, что всё-таки попал. Механик-водитель Вельплер пострадал сильнее. Его, старшего сержанта, перевели в пулемётчики, разжаловали перед строем, сорвав с погонов по две «сопли»: лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора! На подходе к первому рубежу он въехал на полной скорости в капонир, где изготавливался для стрельбы минометный расчёт. Совершив настоящий полёт по воздуху, машина шмякнулась сверху на миномётишко, превратив оный в настоящий шедевр авангардного искусства. Кроме того, оставил следы гусениц в метре от ящика с боеприпасами. Жертв не было. Минометчики успели разбежаться, как тараканы.
Ротный замполит Виктор Сурков был ранен от собственной противопехотной гранаты в плечо. Отряд не заметил потерю бойца, что, конечно, недопустимо. Зажав рукой рану, он намикитился было полежать на весеннем снежке. Не тут-то было. Подъехал Уазик с проверяющими полковниками и генералами из штаба округа. Из машины бережно вынул своё тело пузатый маленький генерал с лампами, представитель командующего округом, и брезгливо уставился на истекающего кровью:
- «Вы что тут разлеглись, лейтенант, как на курорте?»
- «Товарищ генерал-майор, я ранен!» - жалобно, умирающим голосом прошептал лейтенант.
Глаза генерала налились кровью и там заиграли озорные чёртики:
- «Вста-а-ать! - взревел он. - Это не ранение, а царапина, туды тебя растуды. Ты - гвардеец или чмо болотное? Так тебя и разтак. Приказываю, бля, немедленно, бля, вернуться, бля, в строй, бля. Вы поняли приказ? Выпа-а-алнять!»/
Замполит, пошатываясь, сделал несколько неуверенных шагов в сторону ночных всполохов беснующиеся стали. Но генерал не унимался:
- «Лейтенант, ко мне! Лейтенант, вернитесь!».
- «Товарищ генерал-майор, замполит 9-й МСР, лейтенант Сурков по вашему приказанию прибыл».
- «Лейтенант, выполнять приказ. Бегом ма-а-арш!».
Лейтенант Виктор Сурков побежал, корчась от боли, шатаясь, зажав рукой рану.
Сзади него торжественно ехала машина генерала:
- «Быстрей, лейтенант! Туды тебя и растуды! Ещё быстрей! Не останавливаться! … твою мать!», - гневно вопил генерал.
Экзекуции был положен конец. Обнаружив заминку командира, на бешеной скорости прямо на генеральскую свиту дерзко и позорно неслась в тыл БМПшка взвода управления, которой управлял самый лихой механик-водитель, литовец Иван Полищук. Крутанул машину на месте, обдав грязью бобик высокопоставленных проверяющих. Разом распахнулись люки, оттуда в чёрных комбезах вывались, как черти в шлемофонах, киргиз Ильдар Уркумбаев (по кличке Урка) и сержант-татарин Эльдар Саитов. Истекающего кровью замполита-лейтенанта втащили на броню. Рыгнув двигателем, помчались обратно в боевую цепь: сам не погибай, а товарища выручай!».
ПОЛИТИЧЕСКИЙ СЫСК
В армии за мной как за неблагонадёжным элементом тайно наблюдал особист-контрразведчик из штаба полка. Молодой старлей. С самого начала он завербовал одного парня из нашего призыва, пулемётчика Сержа Астахова, взяв с него подписку о неразглашении. Задавал ему нелепые вопросы: имею ли я (Виктор Скрипин) доступ к радиостанциям, пытаюсь ли внедриться к связистам, не веду ли разговоры на политические темы? Сергей Астахов, после мучительных раздумий, всё чистосердечно рассказал мне. О «страшном секрете» знали, таким образом, три человека.
Пришлось успокоить товарища: «Говори своему контрразведчику обо мне, что хочешь. Всё равно ниже рядового не разжалуют». Так система подстраховывалась. Но через полтора года в полк пришёл открытый запрос из Якутского ОК КПСС: как себя ведёт молодой антисоветчик? Замполиты полка, батальона и роты ужаснулись. То, о чём знал особист, всплыло на поверхность. Мне как комсоргу роты, проводить комсомольское собрание на предмет собственного повторного исключения было комично. Посоветовавшись с ротным замполитом и оценив ситуацию, решили при случае тихо переизбрать нового секретаря, но всё откладывали на потом, дотянув до демобилизации. После дембеля, когда меня стали дергать по общественной линии, сам пошёл в ОК ВЛКСМ и забрал свою учётную карточку. Как писал А.И. Солженицын: «Ваш комсомол - это только перевод твёрдо-уплотненной бумаги на членские книжки. Комсомол растлевал молодые поколения». Что же касается армии, она их закаляла, несмотря на весь свой идиотизм, она действительно остается непобедимой и легендарной.
[«Виктория Пресс», № 7 от 18.02.2000 г.]
